November 20th, 2014
Я Александр "haydamak" Бутенко, и у меня много ипостасей, писательство - одна из них. Да, я пишу книги, мне это нравится, моим читателям тоже, и я намереваюсь какое-то время делать это и впредь. Что это за книги? Рассказываю про "Если бы Конфуций был блондинкой". Мои книги возможно…
По дорогам Румынии
Мода с сссексом. О детской сексуальности
Мы были "ребята с нашего двора".
Точнее - с нашей улицы. Потому что дворы только у частных домов, увитые виноградом и со статусом дипломатической неприкосновенности, а частный сектор был разделен параллельными улицами.
Одна улица - одни правила. Другая улица - другие.
Гулять с девкой с соседней улицы было можно. Но чревато. Необходимо было удовлетворить жадные интересы уличных старейшин. Принести дань неопределенным, но жестоким богам.
Интересное положение было у нескольких дворов в переулках - ребята оттуда либо вынуждены были выбирать, с кем они, либо держать альянс.
Я был с Постышева. Середина улицы, рядом с вагонеточной дорогой из шахты 5/6 . (Дело происходит в Димитрове, Донецкой области). Избавлен от выбора. Самим фактом прикреплен к группировке.
На улице как-то две компании - старшая и младшая.
Старшая, подростковая и раннезрелая, собиралась на лавочках, усатые парни щупали девок, те в ответ покрикивали и огрызались, но телеса подставляли еще более.
Это была такая игра.
Пили вино и водку, иногда кто-то приносил гитару, с появлением магнитофонов сразу же все пространство захватил Сектор Газа - точный и бесповоротный символ той эпохи - ранних 90-х.
Я был из младшей компании. Мы были братьями и сестрами старших.
Мы тайком наблюдали за ними, копировали их, хотя сами больше копались в песочнице, играли в карты на лавочках или в тени шелковицы. Гасали на великах, ходили купаться на ставок (пруд), играли близ шахты.
Мы дети. Знаем друг друга с детского сада. Все соседи.
В порядке вещей было придти спонтанно кому-то к воротам и начать кричать - "вы-хо-ди-и-и!...".
- "Да что вы разорались-то, черти!" - в сердцах высунется мать в окно - "сейчас он (она) выйдет".
Гуляли допоздна. Вечером на едва освещенной улице, один столб на 15 дворов, слышались крики - "Ваня-я-я, домо-о-о-ой!".
- "Щя-я-я-яс!" - кричит из темноты Ваня, а нам добавляет - "через час".
Знали, что захоти затеряться - никто не найдет нас в тайниках нашей улицы.
Войнушки и прятки, игра в мафию и бандитов - мы знали все схроны.
Вот здесь, в зарослях бузины, если заховаться - с двух шагов, и то уже не видно.
Вот здесь старый дручок лежит, под него ляжешь - как будто и нет никого.
А здесь у угольного сарая доска ослабла - за нее можно протиснуться.
В тайниках прятали наши пластмассовые пистолеты.
Дети анархии, правнуки гуляйпольских анархистов.
Южане растут быстрее. Мы очень рано заметили, что мы мальчики и девочки.
В условиях вольницы мы все очень рано знали, причем с большой степенью достоверности, откуда берутся дети.
Никому из нас не приходилось читать книжечек из серии "как рассказать ребенку, что аист это туфта".
( Collapse )
Точнее - с нашей улицы. Потому что дворы только у частных домов, увитые виноградом и со статусом дипломатической неприкосновенности, а частный сектор был разделен параллельными улицами.
Одна улица - одни правила. Другая улица - другие.
Гулять с девкой с соседней улицы было можно. Но чревато. Необходимо было удовлетворить жадные интересы уличных старейшин. Принести дань неопределенным, но жестоким богам.
Интересное положение было у нескольких дворов в переулках - ребята оттуда либо вынуждены были выбирать, с кем они, либо держать альянс.
Я был с Постышева. Середина улицы, рядом с вагонеточной дорогой из шахты 5/6 . (Дело происходит в Димитрове, Донецкой области). Избавлен от выбора. Самим фактом прикреплен к группировке.
На улице как-то две компании - старшая и младшая.
Старшая, подростковая и раннезрелая, собиралась на лавочках, усатые парни щупали девок, те в ответ покрикивали и огрызались, но телеса подставляли еще более.
Это была такая игра.
Пили вино и водку, иногда кто-то приносил гитару, с появлением магнитофонов сразу же все пространство захватил Сектор Газа - точный и бесповоротный символ той эпохи - ранних 90-х.
Я был из младшей компании. Мы были братьями и сестрами старших.
Мы тайком наблюдали за ними, копировали их, хотя сами больше копались в песочнице, играли в карты на лавочках или в тени шелковицы. Гасали на великах, ходили купаться на ставок (пруд), играли близ шахты.
Мы дети. Знаем друг друга с детского сада. Все соседи.
В порядке вещей было придти спонтанно кому-то к воротам и начать кричать - "вы-хо-ди-и-и!...".
- "Да что вы разорались-то, черти!" - в сердцах высунется мать в окно - "сейчас он (она) выйдет".
Гуляли допоздна. Вечером на едва освещенной улице, один столб на 15 дворов, слышались крики - "Ваня-я-я, домо-о-о-ой!".
- "Щя-я-я-яс!" - кричит из темноты Ваня, а нам добавляет - "через час".
Знали, что захоти затеряться - никто не найдет нас в тайниках нашей улицы.
Войнушки и прятки, игра в мафию и бандитов - мы знали все схроны.
Вот здесь, в зарослях бузины, если заховаться - с двух шагов, и то уже не видно.
Вот здесь старый дручок лежит, под него ляжешь - как будто и нет никого.
А здесь у угольного сарая доска ослабла - за нее можно протиснуться.
В тайниках прятали наши пластмассовые пистолеты.
Дети анархии, правнуки гуляйпольских анархистов.
Южане растут быстрее. Мы очень рано заметили, что мы мальчики и девочки.
В условиях вольницы мы все очень рано знали, причем с большой степенью достоверности, откуда берутся дети.
Никому из нас не приходилось читать книжечек из серии "как рассказать ребенку, что аист это туфта".
( Collapse )
