Есть такие подростки, у которых словно холка вздыблена. Которые тихие, но не дотронуться - все на когтях.
Бунтарь. Подростковая удалая жизнь на надрыв с погружением в алкогольную бездну.
Вот это про меня.
Меня привлекали дорога и мистика - оба были способом побега от мира, куда меня, по подростковым ощущениям, забросили просто потому, что лень было убить сразу.
Тогда музыка значила в моей жизни практически все - только через музыку я умел проживать чувства. Без музыки был слепым осьминогом без щупалец, не понимающий никаких сигналов извне.
Я визуал. Музыка всегда рисовала мне видеоряды.
Те видеоряды, что я представлял всегда были ярче, богаче и символичнее всего, что можно было узреть.
И все-таки было то, что меня поразило, загипнотизировало и дьявольски очаровало.
Seasons in the Abyss. О-о! Даже по прошествии лет это звучит для меня как магическое заклинание к философскому камню.
Это было касанием демона, откровением из ада, разговором с ангелом, дерзостью мага, мудростью суфия, счастьем бродяги.
Здесь нет ничего лишнего. Здесь есть те символы, на которых разговаривает мое подсознание.
Глинобитные города. Забытье медитирующего. Илистые реки.
Символы ушедших эпох. Мистические намеки. Говорящие не знают, знающие не говорят.
Бедуины. Призраки на верблюдах. Демоны пустыни.
Образ бедуина всегда был моим - призрак на верблюде, кочующий по пустыне, от скудного родника к скудному роднику, растворяющийся в миражах, уходящий в пески.
Seasons in the Abyss. Музыка может убивать и оживлять.
Abyss. Пропасть.
Это музыка была со мной там, в моей Пропасти. Я только сейчас, выбравшись из нее, осознал всю ее бездонность и ужас.
Именно с этой музыкой я был не один. Там, в Пропасти.
Прошло много лет, но до сих пор меня вгоняют в завороженный транс фигуры уходящих бедуинов. До сих у меня вздымается рука при размашистом ударе в гонг.
Seasons in the Abyss. Пребывающим в Пропасти, преодолевшим Пропасть и сгинувшим в Пропасти посвящается
Journal information