Подоконник и правда был в бело-желтых потёках.
Киев. Харьковский массив, яблоку негде упасть средь высотных бетонных монстров.
Раскрытые окна, гулко стучит волейбольный мяч о замки рук, зычно ссорятся и смеются вечно неунывающие киевляне.
Максимилиано живет на 15-м этаже. В одной комнате родители, в другой сестра с мужем и тремя детьми, в третьей сам Максимилиано.
Как ни зайдешь - садят есть. Украинское гостеприимство, ничего не поделаешь. Родители еще селяне-хуторяне, дом всегда ломится снедью - домик с огородом под Любарцами, что за Борисполем, в сторону Полтавы, кормит пуще любой зарплаты.
И не голодный, вроде, а все равно - украинский борщ, сало нарезанное, цыбуля - пучки зеленых хвостов.
Под завязь пивную кружку домашнего кваса.
- "Максы-ым" - с хуторянским говором кричит Максу мать - "Сашку то небось ничем не накормил, голодным уйдет. Посмотри там еще в холодильнике. И гулей моих хлебом накорми".
Макс взрывается: - "Мам, да гули твои всё окно засрали!"
- "Ну тай шо, шо засрали?! Зато они мои родимые, манюни, прылетят, мои маленькие, и гулят, и гулят!..." - льется легко и привольно как ручей зычный суржик.
Злой Макс, как мать ушла, берет шмат белого хлеба, достает из шкафа початый бутыль водки, вымачивает ею хлеб, затем, зло улыбаясь, крошит по уделанному подоконнику липкие, воняющие водкой хлебные комья.
Хули, гули!
Гули вскоре прилетают. Выглядят и прохаживаются так надменно, словно в несуществующем кармане у них ксива ревизора, или, на худой конец, они только что записали самый крутой хип-хоп альбом года.
Голуби клюют хлеб. Максимилиано демонически скрестил руки. Я закусил цыбулю, жду развязки.
Развязка оказалась быстрой и странной - гули сделали несколько неверных шагов, опосля присели и их тушки безвольно попадали вниз.
- "Хе-хе-хе!" - потирал руки Макс.
- "Максим, а де мои гули?" - минут через двадцать спросила, зайдя с корзиной клубники на кухню, мать.
- "Я им хлеб в водке вымочил, так что упились твои гули, да попадали. Больше не прилетят" - спокойно рассказал Макс, открыто глядя своими честными голубыми глазами. Он уже не сердился. Месть удалась, вновь вернулось благодушие
- "От ты Максим гамно!" - всплеснула руками мать
- "Да-а!..." - гордо протянул Макс. Он очень гордился собой.
- "Гамно, гаварю тебе!..."
Мать вышла. В коридоре, слышно было, открылась дверь - "не, ну ты представляешь какой Максым гамно!..." - начался рассказ кому-то из домочадцев.
Я уже не слушал. Хрумкал цыбулей, Максимилиано нарезал еще сала. Достал из другого шкафа домашней вишневой наливки.
Journal information