Но ночью-то зачем? Тут же люди спят!
А стены-то тонюсенькие! Как будто не мережка из арматуры да семипалатинский бетон на ней, а соломенная рогожа. Слышно всё.
И ладно был бы я твёрдо уверен, что между двумя и тремя ночи разбудил меня шум за стенкой именно от людского соития, но я не уверен.
Вроде и как в немецком кино - женщина кричит, мужчина рычит, но всё это перемежается неясного назначения глухими стуками, словно с разбегу головой в сервант, и я уже не столь убежден - гецаются ли там, али смертоубивают?
Ровно в тот момент, когда решаю, что за стенкой творится кровавое и супротивзаконное действо, пора стучать шваброй, и визгливо угрожать вызвать констеблей, мужские и женские крики переходят в симфонию сладострастия.
Мужчина ревет, конечно, безобразно, как заблудившийся вол, а баба причитает, как обосравшаяся шалава, но выше моих сил и моральных убеждений мешать людям именно в такой миг.
И напротив - только я отхожу от стенки, к которой приникал ухом и трехлитровой банкой, наскоро отмытой от все равно проквасившихся помидоров, как вдруг - бабах! - головой в сервант. А баба визжит уже не сладострастно, и вроде и как "помогите!", или "батюшки-матушки!", или "караул, убивают!".
Бабах! - опять головой в сервант. Баба кричит - хресь! - словно мужик ей плашмя по морде съездил - она в истерику, тот бубнит что-то. Вроде по-русски бубнит, но с гоповским акцентом (прямо представляю этот неандертальский лоб), и не бельмеса не разобрать.
Баба тоже, визжит как раненый Ленин.
Я, каюсь, дозрел до того, чтобы поступить как ординарнейший из мещан - я грозно (как мне показалось) постучал в стену. Сперва тапком, потом, кажется, велосипедным насосом.
А потом собрал всё грозность в голос, и возгласил в ночной тиши, представляя себя Жегловым, предлагающим Горбатому сдаться: - "Граждане отдыхающие! Перестаньте так шуметь! Вы мешаете соседям спать!", - потом подумал и добавил совершенно идиотское - "людям завтра на работу!".
Фу! Мне до сих пор стыдно. Тем более что и голос прозвучал совсем не грозно, жиденько как одиночная хлопушка, да и просто - спать ему, видите-ли, мешают. Как сам с корешами бухать до утра и ржать придурочно, игнорируя стук по батареям, так первый, а тут - принцесса на горошине. Спать ему мешают, блять! Нашелся тут! Мешают спать - переезжай нахрен из этого своего Митино, и не канючь.
А еще, "людям завтра на работу" - каким-таким еще людям?! Сам безработный вот уж лет десять, ни одной трудовой копейки на мирных полях и макаронных фабриках, а про каких-то людей гуторит. Тем более уже два или три часа воскресенья настало.
Шум за стенкой, тем не менее, ненадолго смолк. Потом вдруг за стенкой раздались какие-то шлепки наотмашь, и баба снова в крик, а потом в беспомощные рыдания, прерываемые, судя по глухости, подушкой.
Мужик словно стоит над ней, да что-то вещает назидательным тоном, из серии "не мы такие, жизнь такая".
Потом опять - хресь! - головой в сервант. Потом снова шлепки наотмашь. Потом какие-то хлюпанья. Какие-то перденья, громогласные, словно сам Господь облегчиться решил, двигают какую-то мебель - самое время, да.
Потом шаркающие шаги, щелчок включаемого света.
Баба уже угомонилась, лишь изредка всхлипывает. Снова шлепающие шаги, гундосый, глупый мужской голос: - "Йогурт хочешь?".
Бабий возглас, такой радостный, словно только что не её там страшно мудохали, и ничего прекраснее йогурта в ее жизни доселе не свершалось.
Это уже столь нелепо в три ночи, что я плюю на всю свою правдорубную затею и отправляюсь спать, невзирая ни на что. Пусть они там хоть и правда друг друга поубивают, хоть все шкапы и трюмо бошками поразбивают - мне плевать. Ну правда, какого чёрта.
Четвёртый час уже, петухи скоро петь начнут. Сгинь вся нечисть.
За стенкой начинаются совершенно невероятные, чавкающие звуки - как будто действительно кто-то невоспитанно хлебает йогурт, а йогурта там не меньше ведра, а пожиратель не щуплее бегемота.
Я ложусь, и собираюсь провалиться в сон. За окном совершенно черные коробки микрорайона, лишь линия желтых фонарей Пятницкого шоссе, редкие снующие машины.
Спать хочется, но почему-то не спится. Словно какое-то дело оставил незавершенным, и оно теперь свербит как комар.
Потом вдруг смутный импульс - встаю, плетусь на кухню, открываю холодильник - там колбаса, огурцы - вслед за помидорами отправить пора, сало, тройка яиц, и - и йогурт. Крошечная плошка. Это у меня недавно барышня ночевала, оставила себе на утро, да так и забыла.
Я, так и стоя голым у открытой дверцы холодильника, в заговорщическом свете, преломляющемся через заслонивший лампочку красный пакет, открываю йогурт, быстро съедаю его первой попавшейся чайной ложкой, не чувствуя ни вкуса, ни целебного действия пребиотиков, отшвыриваю пустой пластик, захлопываю дверцу.
Через пять минут я уже храплю как Святой Павел, и вижу сны.
Journal information