У него вид классического шестидесятника - седая, солидная борода, как у Хэмингуэя, с достоинством манеры, старомодность в хорошем ее смысле - как выдержанный коньяк супротив молодого божоле.
Не люблю когда взрослые мужики начинают молодиться, дабы прилепиться к молодым. Александру Викторовичу того не надо - он оставался на свои года, но молодым с ним не скучно.
Он мог легко и задорно пошутить - хлестко, легко, по молодому. А мог сделать это по взрослому - мудро и мягко.
Он всегда как-то оказывался рядом - заглох я на МКАДе, и как-то вышло так, что именно он меня тянет на буксире.
Едем куда-нибудь по делам - его берем за компанию.
Нужно чтобы выручили - и как-то он всегда рядом. Надежный, добродушный, уютный. Когда уместно - балагур. Когда надо - философ.
Он чувствовал меру как никто другой - его никогда не было слишком много.
Он олицетворял для меня уют старожильной Москвы, с ее посиделками, кухнями, застольями и разговорами у подъезда.
Странно говорить об этом в прошедшем времени - но вчера его не стало.
И странно ловить себя на порыве ему позвонить, дабы он подтвердил, что это все дурацкий розыгрыш.
Но это не розыгрыш. И звонить ему бесполезно. Абонент вне зоны действия сети. И в сеть больше не вернется.
Единственный раз в жизни я чувствую себя вправе перейти на "ты" - спи спокойно, Александр Викторович.
Хорошо, что ты был. Горько, что тебя больше не будет.
Journal information