Она сама давно уже в Германии живёт, а здесь жила ее мать.
Мать после инсульта, ходит плохо, левая сторона тела не работает.
Все время реабилитации жила в пансионате для престарелых, запросилась домой, но на второй этаж, посреди выселок на Старом шоссе, она и один раз не поднимется - не то, что каждый день жить.
В общем, большая эпопея - одну квартиру продать, другую, на первом этаже, в доме приспособленном для инвалидов, купить.
А чтобы продать - ее нужно разобрать, и вот, позвали меня на допомогу.
Квартира навевает тоску - в стиле отложенной жизни. Квартира, в которой жили люди, которые все готовились начать жить - да так и не начали.
Словно писали черновик.
Огромная библиотека - но некоторые книги ещё со склеенными после типографии страницами - их никто не читал.
СССР считался читающей страной - а на деле читало не так уж много.
Сейчас многие удивляются уровню повсеместной безграмотности в интернете, сетуя, что раньше было лучше - да не было раньше лучше. Просто многие люди не имели возможности постоянно писать - ну только извещение на почте раз в год заполнить - и оставались незаметными. А сейчас весь этот вал безграмотных повалил в Сеть - но процент их таков же, уверен. А то и меньше - ибо сейчас больше практики.
Ну и вот - даже здесь, где жила все же читающая семья, но даже здесь заметно, что многие книги, собрания особенно, существуют не для чтения - а как знак и символ - "мы интеллигентная семья, вы не подумайте там чего" - знак для приходящих, наполненные книжные шкафы.
Каждую книгу пришлось пролистать - мать спрятала куда-то деньги, а куда именно - не помнила.
Часть книг поехала на новую квартиру. Часть - в дар библиотеке. Часть - на помойку.
Неизменный пластмассовый пошлый ссущий мальчик на двери туалета. Неизменные ковры и румынская, рассохшаяся стенка.
Больше всего впечатлили антресоли - обширные, массивные. Заваленные под завязку.
Заваленные так, что легко можно представить момент - какая-то вещь, не нужная по факту, но выбросить жалко - закидывается на антресоль - "потом разберу" - и остаётся там навсегда.
Есть что-то жуткое и позорное в этом - люди забрасывали на антресоль свою единственную жизнь, и достать ее обратно уже не успели.
Теперь чужой человек достает с полок истлевшие шубы, десятки дамских сумок, сапоги, пенопласт, клеёнку, журналы из Чехословакии, неношенную песцовую шапку - такую, дабы форму держала, ещё распяливали на кастрюле. Чемоданы без ручек, ёлочные игрушки битые, плюшевые игрушки рваные, доска для плавания, с которой никто уже не поплавает.
Сердце сжимается. До икоты символично это все.
Разве я сам поступаю не точно так же? Пусть не с вещами, но с идеями, мыслями, чаяниями, желаниями, дерзновениями.
Так же. Забрасываю на виртуальную антресоль - "потом разберу", "потом поживу" - зная, что это лукавство. Что это трусость, прикрытая благовидным поводом.
Что жизнь - антресоль, полная хлама.
И разбирать этот хлам буду, возможно, не я. А кто-то, кто, как я сейчас, бесконечно носит к мусорным ящикам пыльные тюки, которые даже бомжи уже брезгуют дербанить.
Journal information