Злой, мрачный, пропащий - и навеки лучший. Навеки обреченный ходить за мной по пятам, лучше меня самого зная, что всё обратится в пепел.
Никто тебя не видит, но я хорошо знаю твою поступь за спиной, твое дыхание, твой сумеречный взгляд.
В самый жаркий день, в пустынный зной, ты холодный и шуршащий, как осыпающийся гравий.
Ты молчишь, но иногда и тебе не чуждо поговорить.
Поговорим?
Скольких мы оставили, мой верный спутник? Сколько мертвецов спрятано в подполе, где талая вода?
Ты помогал мне сбрасывать их туда, и не задавал вопросов. Мальчики и девочки, юноши и отрочницы, мужчины и дамы, старики и старухи - они тонули в этой мутной воде, широко раскрыв от удивления глаза - а мы только провожали их взглядом. А потом ты холодным дыханием гасил свечу, навсегда смыкая над ними черноту.
Сколько еще брести нам, моя верная тень, мой верный соратник, страшный, безвременно состарившийся парень?
Мы сидим с тобой у дорожного костра, и огонь отражается в твоих черных, вороньих глазах.
Ничего у нас нет. Хотя мы вертели царями. Никого у нас не осталось - а ведь сколько прошло их, людей, через нас.
Лишь ключи от двери - которую можно открыть лишь единожды.
Молчишь? Молчи. Незачем говорить попусту.
Холодно нынче в небесах. Не то небыль, не то даже снега не осталось у Господа, нечем укутать замерзшую, застывшую землю, которую уже не отогреть.
Собирай котелок, допивай кипяток с рябиной, да пойдем дальше, долгий путь в одиночестве.
Я буду, как и прежде, идти по камням, они будут с шелестом скатываться, и застывать вновь, на сотни лет - холодные и живые, жизнь которых столь медленна, что недоступна разумению смертного.
А ты будешь идти за мной, как всегда недвижный, застывший, беззвучный, незаметный. Верный, мрачный и неизменно злой. Даже в своей доброте.
Иногда ты провалишься в беззвучный сон, пока я возьму недолгую вахту. И я буду сидеть и смотреть на тебя, мою Тень, спящую у костра.
И я тебя пожалею. Пожалею твою больную, никому не интересную судьбу. Пожалею твою печальную, никому не нужную, стареющую красоту.
И всех тех, кого ты похоронил, не оплакав, тоже пожалею.
Много их. Очень много. Трупов в темной, талой, зимней воде. Уже не сосчитать. Не вспомнить всех.
Скольких мы еще оставим там, в бездне? Скольких, доверившихся нам, погрузим навсегда в холодную, гнилую воду, и погасим над ними свет? Сколько еще глаз в беспомощной мольбе встретятся с нашими?
Молчи. Я знаю, у тебя нет ответа.
Есть скорбь. Большая, необъятная, горькая. И она низачем. Ниотчего. Нипочему.
Она просто есть, и всегда была, с тех самых лет, когда отделился свет от тьмы - а может и того раньше. Она просто не может иначе. Она будет быть - и мы будем страдать. И мы в этом не виноваты. Так заведено.
Есть скорбь. И она не заклинается. И не слышит мольб. Есть скорбь, и с ней не сразишься.
Есть пораженные скорбью, слишком малые, чтобы выпить ее - и они тщетно сопротивляются.
Но с ними не надо сражаться. Им нужна лишь толика милосердия, и огонь свечи. Тепло костра. Чтобы было куда идти.
Не надо сражаться с теми, кому есть возможность исцелить раны.
А есть те, кого не исцелить - ты, мой верный собеседник, это хорошо знаешь, не так ли? И не в силах справиться со скорбью, они сами становятся скорбью. Болью утраты. Крахом иллюзий.
Страшным удивлением на закате жизни - Господи, как скучно и как интересно! Как это всё удивительно, и как это всё низачем.
Натужное, напряженное преодоление рутины, с верой в то, что потом, однажды, в какой-то день все переменится, станет интереснее, что все разрозненные нити свяжутся, и станет ясен ответ - который, мы то с тобой это знаем, ясен не станет. И не свяжутся нити. И не переменится ничего.
Молчишь? Молчи. Молчи, Тень, молчи. Поспи, пока я подежурю. Ночь на передышку. И впереди еще дорога длинная.
Journal information