Название переведено как "Платформа", хотя в оригинале испанский фильм называется "El hoyo" - дыра, яма.
Социальный эксперимент - вертикальная шахта, с ходом посередине.
На каждом ярусе два человека - койки, умывальник, туалет и всё.
С яруса на ярус не перебраться - точнее только лишь вниз, на платформе, которая проходит все этажи, начиная с верхних, ненадолго останавливаясь на каждом.
Платформа везет еду. Еды много.
Если брать умеренно - хватит на все этажи. Но есть одна проблема - запертые на ярусах люди отказываются это делать.
В итоге верхние ярусы свинствуют и сжирают больше того, что им действительно требуется.
Чем ниже - тем стол пустеет, дальше приезжают только объедки.
А начиная с каких-то совсем нижних ярусов, начинается каннибализм.
Оставлять еду с платформы нельзя - включается либо экстремальный нагрев, либо экстремальный холод. Нужно успеть съесть за то время, пока платформа стоит.
Сложно придумать более точный символ социального неравенства.
Обитатели брезгуют общаться с теми, кто внизу. И не могут достучаться до тех, кто вверху.
Люди предоставлены сами себе в замкнутом пространстве.
Есть некая Администрация, которая ведёт эксперимент, но, разумеется, её никто никогда не видел. Не представляет, какая она. С ней нет связи.
Её образ дан лишь в гротескных кадрах приготовления этой самой еды, бригадой маститых поваров изысканного ресторана. А строгий ресторанный смотритель грозно отчитывает подопечных, найдя в еде волос.
"Если у них нет хлеба, тогда пусть едят пирожные!" - фраза, приписываемая Марии-Антуанетте, королеве Франции, не может не вспомниться, как символ действительно неосознаваемого чудовищного отрыва между виденьем мира глазами богатых и бедных.
С собой на эксперимент можно взять что-то, какой-то один предмет.
Герой берёт книгу. "Дон Кихот". Сам он похож на него - особенно в стремлении сражаться с ветряными мельницами.
И, это неловкое чувство, когда ты взял с собой книгу Сервантеса, а твой не всегда вменяемый сосед по ярусу - самозатачивающийся нож.
Показателен вообще набор того, что люди взяли с собой на эксперимент, не зная заранее о его сути. Планетарно разные вещи.
Пистолеты, ножи - на одной чаше весов. Доска для серфинга, укулеле, "Дон Кихот" опять же - на другой.
В целом логика ясна, один из участников взял веревку - но в высотке социального неравенства никто не желал забрать его наверх.
Особенно горько символично на нижних ярусах, куда приходит уже свободная и от еды, и от объедков платформа, смотрелся обезумевший бедняга, с толстыми "котлетами" денег, перевязанными резинками. Обладатель состояния - на которое нечего купить.
Но самая горькая интрига состоит в том, что каждый участник находится на своем ярусе лишь месяц.
После он усыпляется газом - а приходит в себя уже на другом этаже.
И тот, кто был на первых пятидесяти этажах, и мог жировать, запивая вином и харкая в тарелки тем, к кому эта платформа придёт следующей, запросто мог оказаться на дне преисподней.
И даже то, что это условие сидельцам хорошо известно, все попытки построить справедливое общество, в котором еды хватит на всех - при том, что её реально по расчетам на всех должно хватить, проваливаются.
Которым улыбнулась удача, кто попал выше, отказывался делиться с нижними, обжираясь на весь месяц, отказываясь думать, что будет потом.
Фильм построен по-восточному - не как линейный сюжет, а как притча. И у фильма нет чёткого финала - но есть главное, на что притчи сподвигают - побуждение задуматься.
Ни один из вариантов, которые осуществлял герой, вместе со все-таки нашедшимися немногочисленными союзниками, не привел к однозначному успеху.
И главный ужас фильма в этом. "Делай лучшее из возможного", "Если не можешь изменить ситуацию - измени своё отношение к ней" - это прекрасные мысли. Но жизнь (и смерть) столь многогранны, что иногда не действуют даже они.
Но, конечно, как в любой притче важен не сюжет, а её символизм.
Если нельзя подняться наверх - можно опуститься на самое-самое дно, для того, чтобы помочь тем, кто совсем внизу. И узнать, насколько глубока кроличья нора - а никто не знает, сколько здесь на самом деле этажей. И возможно ли в принципе пробить дно.
Стоит ли слезинка ребёнка спасения мира или не стоит - не важно, за Достоевского выступать или против.
Но финальный эпизод, когда ребёнок на самом дне всё-таки получает своё нетронутое за все этажи пирожное, а потом, спя и словно видя весь этот кошмар лишь во сне, взмывает вместе с платформой вверх, всё-таки даёт робкую надежду, что шанс есть.
Правда совершенно неясно, каков же он.
Journal information